9. Медь звенящая

Download Def Leppard Too Late For Love for free from pleer.com

Внесение ясности в темные углы продолжается. Хотя царящая в них мерзость запустения давно видна отчетливо, до генеральной уборки руки ни у кого по-прежнему не доходят. Видимо, надо обрушить весь дом по самый фундамент, как раньше обвалили чердак, чтоб уж точно не отвертеться от разбора завалов.  

От Дина все ждали срыва, в первую очередь сам Дин. Это было главное ожидание предшествовавших серий, и это был ад, как он нынче есть. В многократных расспросах о самочувствии отчетливо слышалось: ну что - взведен, напряжен, неудовлетворен? И когда же?

Такого напора заботливо-нетерпеливых проективных идентификаций и цветущий эгоцентрик не выдержал бы, не то что Дин, который черные подозрения относительно своей персоны давно лелеял, популяризировал и бессознательно стремился подтвердить.

Несмотря на заботливые расспросы, способов починить Дина никто не ищет. Дин по ночам смотрит черно-белые триллеры, а проснувшись – черно-белые комедии. Сны у него вполне юнгианские, вещие, разумеется: пустое помещение, из мебели – только трупы, и сам он, на коленях, с ножом, растерянный, обреченный. Не сон – конфетка для психоаналитика. Проснувшись, Дин заливисто хохочет над тремя балбесами, бестолково хлопочущими вокруг прохудившихся труб. Комедия фрейдистская и тоже вещая, нелепой суеты вокруг грядущего прорыва еще будет. Это же классика.

Эффект голема – то же, что эффект Пигмалиона, самосбыча пророчеств, только со знаком минус. Кемпински сказал бы, что между больным и его средой сформировался заколдованный круг антитерапевтического действия. Увы, формирование этого круга и обитание в нем – история всей диновой жизни. Колесо Бельчонка. Выскочит ли? И куда?

Серия снова струится тремя потоками – излюбленная структура в этом сезоне. Не фрейдистская, скорее лакановская.

Три психических инстанции – три бытийных регистра.

Ангел, демон, человек.

Кас, Кроули, Дин.

Воображаемое, Символическое, Реальное.

Обман, Отсутствие, Невозможность.

И Клэр Новак. Почему вдруг Клэр, до которой много лет никому не было дела?

А это просто отставной идеолог небесных свобод, чувствительно пнутый Ханной, задумался о людях. Правда, надо же чем-то заниматься, пока тлеет батарейка, и если все глобальное кончилось, время обратиться к частному. У Каса, правда, ничего частного нет, но у его весселя оно когда-то было.

Как и предполагалось, пана Новака давно и бесповоротно съела идея. Точнее, его распылило на атомы в битве идей, еще в эпоху Ильчестера. После чудесной сборки в его костюме не осталось никого, кроме Каса, и ничего, кроме биологии. Бывает.

Когда папу Новака утащил самоотверженный ангел "высшего служения", за мамой Новак пришел эгоистичный демон "поиска себя". Все бывают демонами, и мамы, лишенные пап, - не исключение. Результат столь диаметральных родительских одержимостей - никому не нужный ребенок, передаваемый, как чемоданчик, с рук на руки: бабушке, социальным службам, приемным семьям.  

Небесные и адские силы в лице родных мамы-папы совместными трудами устроили Клэр маленький частный Армагеддон неприкаянности, конец света любви. Ее физическое выживание не под угрозой, она сыта, ухожена и наманикюрена. Иное дело – душа, желавшая трудиться. Клэр нуждалась в том, кто нуждался бы в ней.

Ей, как всякому нормальному ребенку, надо не только получать, но и отдавать посильную заботу, не только быть любимой, но и любить. Признание желания и желание признания сплетены неразрывно: в тебе кто-то нуждается – значит, ты жив. Похоже, бегая от опекунов, Клэр искала не себя, а объект, которому могла бы сгодиться.

И, конечно, нашла. И, увы, это была не Сэнди, воплощение безличной госгуманности, а Рэнди, очкарик лет сорока с тихим печальным голосом, желавший радовать сиротку, но не имевший на это денег. Его хотелось утешить и поддержать материально.  Ради него хотелось совершать подвиги и преступления, лишь бы усталый папочка почувствовал себя лучше. Дастин и совершал, пока не грянуло совершеннолетие, а на легальные доходы от его работы в сосисочной на скачках не очень-то поиграешь.

Рэнди на вид вполне здоров и работоспособен. Кажется, единственная его болезнь – игровая зависимость, перед которой, как перед любой одержимостью, пасуют любые светлые чувства, если они в больном есть.

В какой-то очень проблемный момент, когда Клэр чувствовала себя особенно плохо, Рэнди оказался рядом, и все совпало. Теперь малолетка могла простереть крыла заботы над двумя мужчинами. Это не надувная игрушка для бессмысленных пинков, которую только и могла предложить ей Сэнди, а настоящая, опасная и самоотверженная работа во спасение тех, кто проявил к ней внимание не по долгу службы и не ради затыкания внутренних дыр. Чуткая девочка уже научилась распознавать такие дыры и хорошо отличает чувство вины от сострадания. Зато меркантильные мотивы не распознает, ибо они ей совершенно чужды. Ее предали, да, но по причинам, скажем так, духовным; пошлая же конвертация сердечной привязанности в кэш для Клэр – вообще другой мир, где живут всякие гады типа Сэлинджера, а Рэнди не такой, ему дороги только семейные ценности, о чем он все время и толкует, а красть она должна, чтоб он мог устраивать ей и Дастину домашние ужины и рождественские сюрпризы. Ведь дети и долги – все, что у него есть.

Украденный у Каса отцовский бумажник, видимо, собранный из атомов вместе со всеми прочими материальными частями Джимми, для Клэр не значит ничего ни в денежном, ни в сентиментальном смысле. Он ценен только как взнос в общий семейный котел. Маловато, правда, и вот уже Клэр решительно берется за пистолет и выслушивает инструкции к вооруженному ограблению…

На что не пойдешь ради семьи.

Знакомые ТТХ. Клэр – папина дочка, ангельский вессель, хоть и недолго, но одержимая тем же Касом и в некотором смысле ему таки родня. Он ведь тоже хочет быть желанным, а значит, живым, только не знает, как.  

Сперва он нашел себе цель – позаботиться о Клэр во искупление своей давней вины. Не справившись, нашел и средство. Все то же, незаменимое, когда речь идет о допросах врага или запутанных человеческих отношениях.

Дин был очень недоволен, когда его меченая линия сплелась с касо-клэровой. Он бы лучше с нею в бункере посидел, от греха. Люди больше не его специальность, он спец по нечистотам. Зовите его, когда в наличии что-нибудь поганое: труп, или бешеный ангел, или Армагеддон со следующим порядковым номером. Бросить комедию прорыва и промчаться 600 миль по экстренному вызову Каса, от которого сбежала девица , - экий бред. У Сэма такая экстренность каждую пятницу.

Сэм, зайко, обиделсо. Он же весь пребывает в ипостаси верного брата, ему не до личной жизни.

Доводы Винтов помогли Касу конкретизировать его текущую пламенную потребность. Дин прав: тот, кому ты сломал жизнь и за кого годы спустя ощутил внезапную ответственность, вовсе не обязан хотеть от тебя чего-то. Не только заботы, но даже расплаты. И Сэм прав: найти беглую ценность можно, а дальше-то что?

Об этом Кас подумает завтра, а пока ему просто позарез нужно знать, что девочка в безопасности. На это Дину возразить нечего, особенно при Сэме, поэтому мистера Щенячьи Глазки отправляют к Сэнди – болтать за Клэр. Надо сказать, мягкий серый пиджак Люсю дивно идет, а галстук мог бы быть и посветлее.

Дин и Кас остаются в кафе, где ангел постиг овощную суть кетчупа и лишился кошелька. Дин болтает с Касом за кризис среднего возраста, настигший древнего пернатого, и бесцеремонно съедает его фастфуд: сэмова стряпня, конечно, прекрасна в символическом смысле, но жрать-то хочется.

В серии много болтовни, и болтовни важной.

Вот Сэнди вещает Касу, что Клэр не нужен друг. Ей нужен отец, а поскольку отец какой-то сомнительный, годами борющийся с вредителями вдали от дочери, то Клэр и вовсе никто не нужен – кроме соцработника, и только до совершеннолетия.

Сэнди на работе. Ничего личного.

Кас, по крайней мере, знает, что ребенку нужны еще хотя бы овощи.

Вот он делится с Клэр философским итого минувших лет: верно она заметила, что когда-то он  был самовлюбленным ублюдком, воображавшим себя на праведном пути. Теперь он знает, что такого пути нет. Он пробовал. Можно лишь пытаться поступать правильно в мире, где легче как раз наоборот. Наблюдательная Клэр, уже уловившая перемену в пернатом засранце, приятно удивлена: о, да он не только осознает эту перемену, но и понимает ее причину.

И все же повода броситься ангелу на шею у Клэр нет. Она не мстительна, просто хочет, чтобы тени прошлого оставили ее в покое. За помощь и еду им спасибо, конечно, и пора разбегаться.

Вот Дин привычно внушает Касу, как надо жить - отпуская себе грехи-косяки, забывая тех, кому навредил и кого не спас. Сам-то он живет строго наоборот, и посмотрите теперь на него. Не повторяйте его опасный опыт в домашних условиях: он всем ребятам антипример.

Кас только что сам говорил об эфемерности праведного пути, а теперь уже не согласен. Хотя видит, что Дин не в порядке, какой бы бравый вид тот ни напускал на себя. С чего бы, спрашивается. Возрастных кризисов праведнику не положено, любящая семья при нем, черные глаза – и те в подполье ушли, что, конечно, плюс, неясно, правда, для кого. Только Метка торчит на предплечье жирным минусом. Беспокоит? – участливо спрашивает Кас.

Вот только что не беспокоила - и тут Дин отчетливо вспомнил давешний кошмар, Меткой ли, еще чем навеянный, который честно пытался забыть. Куча трупов,  ясное чувство вины и ни намека на причины-мотивы.

Последнее, впрочем, неважно: приговор давно готов, только палача не хватает. И Дин, не отходя от кассы и не отвечая на вопрос, просит друга об этой деликатной услуге, особо заклиная гнать Сэма подальше от недетского зрелища и тем паче от участия в нем. Не прямо сейчас, конечно, а только если Дина на темную сторону потянет со страшной силой. Не может он больше туда ходить. Не может опять стать той тварью. Какой – Дин не уточнил. Предположительно, имелся в виду демон.

Тут, правда, неувязочка: как раз в случае безвременной кончины Метка вернет своему владельцу "новый вид жизни". Но, может, Дин об этом забыл. Или надеется, что Кас в искусстве истребления каинитов превзойдет Метатрона.

Или еще на что-нибудь надеется.

Встреча с Клэр в формате "3+1" прошла бестолково. Оно и понятно, ситуация патовая. Ангельская рука вовремя остановила руку детскую, вооруженную, но остановить саму Клэр сложнее. Осиротить ребенка, чтобы спустя годы возникнуть перед ним и объявить выговор за нехорошее поведение, – оказывается, не лучший способ воспитания. Кас, начав с нотаций, перешел к пустым извинениям. Сэм безуспешно попытался перевести стрелки на нехорошего Рэнди. Дин переводил только взгляд - с Клэр на Каса и обратно.

Грабить лавки, безусловно, плохо. А грабить девочек, уводя их отцов на священную войну? Уж кто бы рассказывал Клэр о правильности. Ее новая семья неидеальна, но другой у нее нет. С того самого врезавшегося ей в память в мельчайших подробностях дня, когда глобальные интересы возобладали над частными и разрушили ее маленький мир во имя спасения мира большого. Остановить ангела тогда было некому, Сэм терзался ломкой, Дин – ужасом за Сэма. Клэр молилась Касу каждый вечер, как Дин в чистилище, и Кас так же не отвечал. Теперь он молит девочку – простить, принять его помощь и советы. Спохватился, монстр пернатый.

Определение "монстра" явно нуждается в уточнении.

В общем, стороны обменялись своей правотой, и – не совпало. Все хороши, подытожил Дин в баре, куда троица забрела залить печаль от провала педагогической миссии. И мать Тереза из Клэр никакая, и доля вины Каса, присвоившего тушку ее папы, в том несомненна. Сэм слал неделикатному брату укоряющие взгляды и утешал ангела: мол, ничего для Клэр он сделать уже не сможет, просто потому, что отец для людей – особая фигура.  

Но кто-то же должен, вдруг брякнул Дин поперек собственным предыдущим наставлениям. Если человек неправ, кто-то же должен сказать ему об этом.

Заговорили об отцах, а поскольку Кас не в теме – его многодетный папаша держался от птенцов на дистанции, - обратились мыслию к Джону. Любили ли его Винты?

Дин отдал этой любви все, что имел, и честно о том сообщил.

Сэм замялся: ему не всегда было просто, не то что Дину, но в целом – да, а как же.  

Тут заскрипели старые ходики, вылезла немолодая кукушечка и заученно-небрежным тоном старшего брата поведала миру о неидеальном, но вполне годном папеджоне, который зато всегда был рядом, когда дети в нем нуждались. Например, дай Чак памяти, когда Дин сходил с ума, разыскивая Сэма во Флагстаффе. Или умирал от инфаркта. Или когда невеста Сэма сгорала на потолке. Не, все не то, Касу это будет неполезно.   

Выручил Сэм - вспомнил семейную легенду под условным названием "Тот случай в Нью-Йорке". Восхитительный фамильный фольклор, эдакий текст в тексте, блестяще структурированный и оформленный, с преамбулой, амбулой и назидательным резюме.

Сколько в нем фактов, а сколько творческого вымысла и добросовестных ошибок памяти, сказать трудно: как для впервые напившегося пацана, Дин продемонстрировал просто-таки чудеса мнемоники. Очевидно, что притча, как и подобает устным сказаниям, заполирована неоднократными повторами. Очевидна и ее цель, опять-таки не новая – поднятие родительского престижа Джона в глазах Сэма. За счет, ессно, бестолкового, вечно влипающего в неприятности Дина.

Судя по всему, автор справился с задачей: Сэм легенду полюбил и вызубрил назубок. Надо было видеть, как он внимал. Так дети просят любимую сказку и слушают, а порой, не утерпев, опережают рассказчика, наслаждаясь тем, что знают каждое слово наперед.

Мифическая фигура Отца, Приходящего Вовремя, сказителю удалась на славу. И покаянная тишина поразила злокозненный вертеп при явлении Джона, и некий особо брутальный тип даже сказал ему: "Простите, сэр", что почему-то особо восхищало Винтов.  Злодеи, правда, из посетителей знаменитого рок-клуба вышли так себе, но Дин скомпенсировал недостаток хоррора собственной черной неблагодарностью, спьяну признавшись спасителю в ненависти.  

Великолепный Джон-из-легенды не смутился. Сын его не любит? Ну и чудненько. Работа отца не в том, чтобы быть любимым своими детьми.

Его работа - воспитать их правильно, подхватил Сэм в упоении.

Шут знает, чем так люб ему этот девиз не-отца-но-сержанта. Может, убеждает, что он, Сэм, воспитан правильно и к папе относился правильнее Дина. В самом деле, зачем же тратить душу на любовь к тому, кто не нуждается в любви.

А может, эта формула поддерживает психотический механизм отвержения, по Лакану, - отец воспринимается как образ, даже мифическая фигура, но отцовская функция как символ внутреннего закона не интегрируется пациентом.

Как бы то ни было, даже Сэма посетил легкий когнитивный диссонанс, когда Дин холодно констатировал: папа свою работу сделал.

Армагеддоном и Печатью Каина удостоверено.

Очевидно, понятие "правильности" тоже не мешало бы уточнить. Означает ли она, например, максимально точное воплощение сверхценных сержантских идей в поколениях. Проблема следования правилу – не только философская, не один Крипкенштейн из нее вырос. Какие правила говорят нам, как следовать правилу? Множественность интерпретаций в окошко не выбросишь.

К примеру, Кас, сосредоточенный на своем, на женском, уловил только то, что и должен был уловить: спасать детей следует даже вопреки их воле и не ожидая от них за это любви.

И папаши пошли спасать Клэр, и успели как раз вовремя, потому что незадачливая мать Тереза, не сумевшая выплатить долг Рэнди, была продана им кредитору за этот самый долг.  Что делать, у добряка не было выбора. Он по крайней мере не преминул заметить, что Клэр ему как дочь, эрго, за отцовские чувства накинуть бы надо.

А вот Ровена однажды, не крохоборствуя, сторговала сына всего за трех поросят. Прайс оскорбительно мизерный: такой хороший мальчик с навыками жонглирования стоил как минимум пять. Видимо, на материнские чувства ведьма сделала скидку. Иные времена, иные цены. Мудрено ли, что катастрофически недооцененный с детства Фергюс Родерик МакЛауд спустя сколько-то десятилетий продал себя сам за еще более смешную цену?

Сей конфликт поколений развивается в жанре трагифарса – семейная разборка ведьмы с чертом на драму не тянет. Пока люди и ангел ловят обманные отражения долга, вины и ответственности в лужице Воображаемого, в Тени идут сражения на поле Символического: за версию прошлого, ради контроля над настоящим, вестимо. За власть и самостоятельность, за понятие семьи, за имя, в конце концов. Данное матушкой - королю не по вкусу. С герпесом рифмуется, Сэму на смех.

На самом деле древнее почтенное имя, конечно, ни при чем, просто оно символизирует.

С одной стороны – прошлое: печальное, зависимое, бесполезное, давно выброшенное из памяти вон, да, оказывается, все же крепко в ней застрявшее.

С другой – магию материнской власти и власть персональной магии, основанной на истинном имени заклинаемого.

Потешная битва за него – битва магов, по сути.

Проблема Символического – Отсутствие. Знак есть, означаемого нету. Есть имя, человек же, его носивший, давно умер; есть мать, но ее любовь никогда и не рождалась. Отца тоже нету, то есть технически он, конечно, когда-то был, уж в непорочном-то зачатии Ровену не заподозришь, но в этом пункте совсем пусто – ни имени, ни образа. Фергюса спроворили на оргии в честь зимнего солнцеворота, к рождеству Осириса, Митры и прочих солнечных богов. На таких фуршетах паспорт и образцы ДНК не предъявляют.

Здесь время для папы не пришло.

Оно и к лучшему. Король уже обрел на свою голову аж две семьи, не считая растворившегося где-то в людях сына. Вопрос же не в том, продадут ли они его. Вопрос, кто продаст первым и кто дешевле. Чертова лояльность против ведьминской заботы – делайте ставки, господа.  

Ровена,  поразмыслив в одиночке, сменила тактику и перешла, как Кас, от наездов к волшебному сорри. И – вуаля – сработало: король пригласил ее поговорить. О, теперь она его любит страшным любом и гордится им ужасно. Она всегда знала, что ее сыну уготовано великое будущее. Сыну, правда, помнится, что по ее прогнозам ему уготовано было сдохнуть в канаве, но это ж был элемент правильного воспитания, мотивация ребенка к личностному росту, и ведь – вуаля – сработало. Правда, уже после того, как ребенок сдох. Кстати, мимоходом полюбопытствовала матушка, как это было?

Бинго, ведьма! Магия родительского программирования и тут не подкачала.  Хоть и программировался ею Фергюс всего-то до восьми годков, дальше за дело взялась, видимо, любезная отчизна. Мама же сгинула бесследно, сообщив, что мигом вернется. Миг затянулся на три с лишком века, и Кроули, кажется, не без удивления обнаружил, что это до сих пор его беспокоит. Брошенность. Почему, мама? Где ты была, мама, всю его долгую жизнь и еще более долгую смерть?

 Ровена закатывает глаза и умоляет не драматизировать. У нее не было выбора, она повздорила с соседями, пришлось делать ноги. Надо сказать, Шотландия 17-го века, погрязшая в голоде, нищете и перманентной грызне всех со всеми, действительно была опасным местом для персон с репутацией ведьмы. Но теперь-то она здесь, и у них есть второй шанс стать семьей. Не может же ее кровиночка предпочесть коварных демонов родной матушке.

Родственница по-змеиному подползает к трону и нежно чмокает свое дитя в лысинку.

На хмурой бородатой роже дитяти крупно написана уверенность, что над ним намереваются совершить насильственные действия известного свойства в извращенной форме. Зря Ровена упирает на святость кровных уз, достойную разве что скептической усмешки. Бывший король перекрестков наверняка знает точные расценки на каждый подвид родственных чувств. Гэвин, вложивший сыновнее почтение, как акцию, в перспективный душеполезный концерн, проявил по крайней мере деловую честность.

Что касается плоти и крови сына ведьмы - так они давно сгнили в шотландской землице. Переданные по наследству эритроциты - еще один символ, окруженный пиететом куда большим, чем того заслуживает. Первая семья выпадает каждому в генетической лотерее, а дальше расклады случаются самые разные. Например, несчастливое детство Джеральда было несчастливо по-своему, по-простому: родительница грубо и чувствительно жгла его сигаретами. Он разделался со своей старухой, своей болью и своей душой заодно, и готов оказать такую же услугу боссу, если тот по каким-то загадочным "резонам" не хочет лично порешить матушку.

Ведь зачем же и нужна семья?

Хороший был чертик Джеральд, искренний и верный, молодой только очень. Контролируй он свой гнев получше – может, и выжил бы. Но дважды прозвучало королевское: "Достаточно, Джеральд", а тот, одержимый ненавистью к ужасным матерям,  не расслышал. И ведь сказано ему было: есть причины сохранить Ровене жизнь. Жаль дурика, невольно поспособствовавшего успеху коварной подставы ведьмы. И где, интересно, нынче та мулаточка, которой Ровена посулила, как когда-то сыну, мигом вернуться? Казнена, или отправлена в Ад, или все еще томится в застенке сыром? А может, награждена за отменно выполненную роль "подсадки"?

Как бы то ни было, Ровена обрела свободу – в рамках королевской резиденции, конечно, -  и Кроули даже не спросил, почему все-таки мать атаковала Рауля. Или ему прошлое интереснее настоящего, или он не рассчитывает на честные ответы. Тогда, верно, лучшее решение – ждать и наблюдать. Временем и терпением, поистине адским, его величество располагает в полной мере.  К тому же второй шанс иногда и впрямь срабатывает. Как тот, нежданно-негаданно полученный королем от рыжей стервы Аби. Ведь, согласно одной романтической теории, ведьмами становятся от горя и бедствий и т. д.

Как и охотниками.

Как и монстрами.

И если можно вернуть в люди демона, то почему нельзя проделать то же с остальными категориями? Теоретически.

Сюжетная струна Каса – Клэр звучит в регистре Воображаемого, Кроули – Ровены – в регистре Символического. Там – драма детского "фиктивного эго" с его неизбежными заблуждениями, тут – трагифарс эго рефлексирующего, со всем прилагающимся букетом: несчастное сознание, экзистенциалистская заброшенность, желание невозможного Идеала и пр.

Короче говоря, там – царство Обмана и Самообмана, тут – царство Отсутствия.

Трагедия же Реального с его тяжелым семантическим ядром – Невозможностью, по обыкновению, висит на Дине. А поелику Реальность эта внутренняя, психическая, то и невозможность коренится в ней же, прорастая из кошмаров в явь. Законные желания, подавляемые тиранами Надо и Нельзя, оборачиваются смертями – во спасение, во избавление от боли, просто потому, что запрещенное бытие мстит расширением небытия вокруг себя.

И вот, значит, вызволили наши папаши деву из беды, и никто не сказал им: "Простите, сэры", зато прикрывавшему отход команды Дину достался ход конем по голове. Дважды. И взбурлила каинова кровь, и в полминуты монохромный сон стал пестрой былью: пять трупиков и среди них – коленопреклоненный герой с кровавым лезвием. Правда, от гаммы чувств, обуревавших его в кошмаре, ничего не осталось: на лице написан был только некий мрачный дзен.

Словно он бодрствовал во сне и спал наяву.

Ситуация, конечно, намекала на самооборону, как и в инциденте на заправке. Почтиюрист не зря бросился вытрясать из убийцы известную формулу: пусть скажет, что у него не было выбора! То есть "я или они" – это на деле не выбор, ясен пень: какие ж могут быть "они", ежели "я" опасносте. По персональному УК Сэма, она сразу освобождает от ответственности.

Увы. Со скиллами Меченого - без разницы: зарезать или просто вырубить, одного или пятерых. Был выбор, был.

Но вот, что называется, психанул.

Или все же перенервничал?

 Это важное клиническое различие. Психотических симптомов у пациента ноль, бред и глюки отсутствуют, контакт с реальностью постоянный и адекватный, коммуникативные функции, мышление, память, внимание, критические способности – в норме. Счесть Метку бредом воздействия не выходит, этот древний и уникальный символ убийства-во-спасение, не подлежащего человеческому отмщению, Дин интегрировал как осознанный и честно заслуженный.

Что непосредственным стимулом к принятию Метки послужила опять-таки сэмова проективная идентификация, а заботливо унавоженной почвой – папочкино "правильное воспитание", Дином, конечно, не считается.

Смутное бормотание про "не собирался" тоже на бред не тянет. Мало ли чего он по жизни не собирался, да натворил, и отродясь врагикругом не были виноватей его.

Вот кабы он полез к пятерке обниматься да каяться, что в свое время не остановил Каса и не удочерил Клэр, - можно было бы заподозрить психически неладное.

Профессиональный делирий отпадает. Хоть перед эксцессом Дин выпил за здравие бати и в память о своей первой попойке, но работал он не с воображаемыми и не со случайно подвернувшимися невинными объектами.

 Травма мозга Сэлинджером? Не годится: приступ-то не первый, раньше обходилось без травм. Правда, и без человеческих жертв. 

Обычно авторы с академической тщательностью прописывают картинки психопатологий. И "болезнь Печати" – не исключение. Есть все данные, чтобы опознать кумулятивный физиологический аффект на невротической почве. Внутренний конфликт и психотравмирующая ситуация, весьма протрагированные, прилагаются. Симптомы немного варьируют от приступа к приступу, но общая схема одинакова.

Трехфазность: подготовка, взрыв, истощение. Фазы могут различаться по длительности и деталям презентации. Например, гнев против Гади и Аби копился долго и целенаправленно, против Рэнди и компании вспыхнул мгновенно; с Гади и Сэлинджером непосредственно перед взрывом состоялся краткий вербальный контакт, Аби не удостоилась – с нею было переговорено задолго до.

 

Во второй фазе - аффективное сужение сознания без психотического помрачения, частичная и заметно избирательная утрата контроля собственных действий: избил Гадю до полусмерти, однако не до смерти, перед убийством Аби сознательным волевым усилием устанавливал связь Метки – клапана агрессии – с Мечом, ее проводником. Иногда случаются моторные стереотипии, почему-то больше всего пугающие Сэма. При этом направленность аффекта всегда мотивирована, типична для "нормального" Дина и от нормы отличается скорее количественно, чем качественно, мощью выброса, а не выбором объекта агрессии.

Что нетипично – так это предвидение приступа пациентом, даже до некоторой степени подготовка к нему. Например, отсылка Сэма из свидетелей. Обычно физаффект переживается субъектом как внезапный и удивительный. Однако и обычные субъекты не ждут от себя с минуты на минуту гадостей или как минимум косяков. Приступы, правда, случаются далеко не ежедневно, так что иной зритель даже волнуется: что, мол, за Метка такая, то работает, то не работает; если уж Дин не ходит в перманентном озверении, пусть хотя бы впадает в амок строго по расписанию, а то не поймешь ничего с этими слабоумными сценаристами.

Фазе истощения могут сопутствовать растерянность, вина, раскаяние. У Дина, похоже, превалирует стыд за пережитые чувства. И то сказать, каяться в убийстве Магнуса или Аби как-то странно, а вот неприличное недержание аффекта его сильно смущает. Страх причинения вреда и стыд за неподобающее поведение – два полюса напряжения, Сцилла и Харибда, чьи рационализированные вершины возвышаются над туманом бессознательного, прячущего их корни. На персональном уровне их в какой-то степени воплощают Сэм и Кас, чьи физиономии и отразили соответствующие реакции: ужас и отвращение.

Покойные не были нравственными личностями, но по биоцензу люди - табу. И правильно, конечно. Добро б они хоть были одержимы – так ведь нет, свинячили в полном сознании и по своей человеческой воле, стало быть, смертной казни не подлежат.

Это уж не ангельские, а вполне человеческие парадоксы, раздумывая о которых, и свихнуться недолго.

Может быть, профессиональный убийца, судья и палач в одном лице на минутку похерил собственные правила и убил без причины – из того списка причин, которые сам признавал уважительными. Просто истребить торговцев девочками, пинающих людей ботинком в лицо, вдруг ощутилось хорошим и правильным. Так захотелось. Кроули предупреждал: рано или поздно ведь захочется, вопрос лишь в том, будет это первый встречный или тот, кто заслужил.

Вот и подвернулись ему встречные, которые, по дивному совпадению, заслужили.

Как в свое время Лестер.

Только демон был доволен и горд собой, ибо свободен от навязанных Дину "правильным воспитанием" чуждых модальностей допустимого и должного и руководствовался исконной категорией циклотимика – аксиологической, "хорошо - плохо".

Для человека и охотника это и есть ненадлежащее поведение.

Можно и должно убивать монстров, невозможно и запрещено – людей. Это предписание и этот запрет абсолютны по характеру и с аксиологией никак не соотносятся; различение добра и зла могут позволить себе обитатели рая, а не казармы.

Дисциплина прежде всего, личные чувства и желания нужно давить, от миссий нельзя отвлекаться, - это внутреннее требование Супер-Эго, полномочного представителя отцовского Закона в психоверсуме. Когда-то оно неплохо защищало личное пространство маленького Дина от грубых вторжений: чем меньше чувств ты выказываешь, тем выше шансы, что тебя за них не отругают и не высмеют. В казарме чувства ни к чему. Быть любимым – не твоя работа. Поступать правильно – вот твоя работа. 

Кто бы сомневался, что эта апология бесчувствия – интроект отцовского генеза, органично чуждый Дину, проглоченный, но так и не усвоенный, несмотря на многолетний опыт службы на земле и в аду. Время от времени Касю выворачивает этой солдатской установкой наружу, в последний раз он пытался втюхать ее Ханне: страсти – грех, они отвлекают от миссий.

И почти слово в слово вторил ему зубоскал Кроули: их с Дином суровая мужская миссия – развлекаться, им нельзя отвлекаться. Какие, в пень, чувства, когда тут настольный футбол и пиво на кону.

Но как же живому-то – без чувств и желаний? А поелику никакая созидательная сублимация в казарменных условиях не предусмотрена, все желания трансформируются в единственно возможное и допустимое действие – деструктивное. Конечно, в уставных рамках. И конечно, с благим идейным обоснованием – спасением людей. Но если спасать в данный момент некого, а убить ну очень хочется, просто потому, что больше ничего хотеть нельзя…

Физаффект – это когда разум, измученный попытками запихать незапихуемое за колючий забор долга, закрывает глаза на краткую самоволку чувств из царства Невозможностей.

Через дыру в заборе, именуемую нынче Меткой Каина.  

Стилизованная еврейская литера "далет", кою Дин носит на предплечье, означает прежде всего дверь – "дэлет". Куда дверь и откуда – Чак весть. От сержантских инструкций -  к "райской" доморальной простоте? Из оков долга – на волю желаний? Из беличьего колеса – в пампасы гражданского бытия?

А еще есть замечательная бхина Далет в "науке" каббале, психологический посыл которой дивно созвучен диновым траблам.

Но об этом как-нибудь в другой раз.